Двенадцать лет назад назначение его послом Израиля в Великобритании вызвало скандал. Сейчас он считается одним из самых успешных и эффективных израильских дипломатов. В прошлом году Биньямин Нетаньяху долго не мог решить, направить его в Пекин или в Москву. На вопросы корреспондента «Лехаима» отвечает посол Израиля в России Цви Хейфец.

 

Михаил Эдельштейн → Вы рижанин, но родились в Томске. Как ваша семья оказалась в Сибири?

Цви Хейфец ← Моя мать родилась в Берлине, потом переехала в Латвию. В 1940 году она однажды утром увидела танки на улице — пришла новая власть. Моего деда арестовали за контрреволюционную сионистскую деятельность и расстреляли, а все имущество национализировали. Некоторое время назад я нашел этот документ — приговор «тройки» с припиской «приведено в исполнение». После расстрела деда его семью посадили на поезд и выгрузили в Сибири, в каком‑то маленьком селе. Отца тоже выслали из Риги в Сибирь, там он познакомился с моей матерью. После 16 лет ссылки они смогли переехать в Томск, где родился я, а еще через 10 месяцев родители получили разрешение вернуться в Латвию. Отец был экономистом, он стал работать замдиректора крупного химического завода. А в 1971 году мы репатриировались в Израиль и опять начали жизнь на новом месте с нуля.

 

МЭ → В одном из своих интервью вы говорили, что с юности хорошо помните, что такое антисемитизм. Рига в то время была таким антисемитским местом?

ЦХ ← В те времена Латвия по уровню антисемитизма ничем не отличалась от других советских республик. Когда я был послом в Лондоне и мы начали активно бороться с антисемитизмом, я сказал своей команде — а они все были коренными израильтянами: «Ребята, к сожалению, у меня есть одно преимущество перед вами: для вас антисемитизм — это теория, а я реально помню его в двух видах, государственном и уличном». Государственный — моя сестра, которая очень хорошо окончила школу, не могла поступить ни в один вуз. А уличный — мне приходилось почти каждый день драться во дворе. Играете в футбол, стоишь на воротах, пропускаешь гол: «Эх ты, жид!» Удачный день — это когда ты побил, неудачный — когда тебя. Кстати, я уже несколько месяцев в Москве и могу сказать, что сейчас ситуация совсем другая: на государственном уровне антисемитизм вообще не ощутим, а на бытовом его гораздо меньше, чем в Европе.

МЭ → Вы ездите в Ригу?

ЦХ ← После того как Латвия стала независимой, я был там несколько раз. Я очень люблю Ригу. Конечно, там тоже многое изменилось, и изменилось к лучшему. Для меня Рига до сих пор родной город, по которому я хожу и вижу: здесь был завод деда, здесь была его пекарня, а вот места моего детства. Меня назначили почетным консулом Латвии в Израиле, но в последний момент я улетел послом в Лондон. А так это был бы мой первый дипломатический пост после работы в голландском посольстве в Москве в 1989‑м.

МЭ → Трудно ли было адаптироваться в Израиле?

ЦХ ← Адаптация — это вопрос характера. Б‑г помог, мне было легко. Отцу, наверное, хуже, матери легче. Но мне хотелось адаптироваться. Надо еще помнить те времена. В моем классе, даже в моей школе не было ни одного русскоговорящего. Выходила одна‑единственная газетка на русском языке, «Наша страна», — и все. Ни журналов, ни телевидения, ни радио, ни театров, ни магазинов — ничего из того, что есть сегодня. Чик — прошлое отреза́ло, как гильотиной. Если ты адаптируешься — тебе хорошо, не адаптируешься — не очень.

МЭ → По статистике среди «русских» израильтян очень много внутриобщинных браков. Вы подчеркиваете, что ваша жена израильтянка в девятом поколении. Брак тоже был частью стремления к адаптации?

ЦХ ← Любовь трудно найти, сверяясь со статистикой. Но я ведь никогда не работал на «русской улице». Гимназия, армия — кругом израильтяне. Потом, когда я стал адвокатом, израильские клиенты, ивритские медиа. В русскоязычной среде — так вышло — было меньше контактов, меньше друзей.

МЭ → Служить в разведке — это был ваш выбор?

ЦХ ← Армия есть армия, там всегда решает начальство.

МЭ → Наш президент любит повторять, что бывших разведчиков не бывает. Вы с ним согласны?

ЦХ ← Конечно, согласен — умный посол всегда соглашается с президентом принимающей страны… На самом деле любой опыт помогает и накладывает свой отпечаток: и армейский, и юридический, и медийный, и предпринимательский. Все это инструменты, которые я ежедневно использую в дипломатической работе. В этом отношении действительно бывших разведчиков не бывает.

МЭ → А как вы решили стать адвокатом?

ЦХ ← Вы имеете в виду, что в то время умные люди уже стремились в хайтек?.. Помните этот анекдот: идет еврейская мама с двумя детьми, ее спрашивают, сколько им лет, она отвечает: «Врачу четыре, адвокату шесть»? Вот я поступил в полном соответствии с ним. Специализировался на бизнес‑делах: коммерческое право, международное право. Но не жалуюсь: после возвращения в 1989‑м из России я семь лет был юридическим советником премьера по вопросам СНГ. Наверное, если бы я занимался хайтеком, то так высоко не попал бы.

МЭ → Как вы оказались в Москве в конце 1980‑х, еще до восстановления дипотношений между СССР и Израилем?

ЦХ ← Мне позвонили друзья, работавшие в МИДе: «Слушай, организуется группа дипломатов для работы в Москве. Ты как?» — «Окей, когда?» — «На следующей неделе». Понятно, что в то время это было даже более романтично, чем сегодня предложение поехать в Иран.

Кстати, как раз тогда израильские дипломаты переехали — еще под флагом Нидерландов — из голландского представительства в историческое здание израильского посольства, то самое, где оно находится сейчас. Мы обнаружили, что на двери нет мезузы и решили прибить ее. И вот через 26 лет я приезжаю сюда послом. Буквально несколько дней назад нам поменяли двери — и ко мне пришли с просьбой прибить мезузу на тот же самый косяк!

МЭ → Став советником премьер‑министра, вы планировали строить политическую карьеру?

ЦХ ← Нет, у меня никогда не было политической жилки. Были возможности пойти в ту сторону, но я по натуре не политик. Другое дело дипломатическая служба, это я люблю и могу здесь помочь стране.

МЭ → Ваше назначение послом в Лондон вызвало в свое время волну протестов в Израиле, дело дошло до Верховного суда. В чем там была подоплека?

ЦХ ← Если какое‑то назначение в Израиле проходит тихо, значит, надо начинать беспокоиться — что‑то тут не так. А в Верховный суд может обратиться любой гражданин, с него даже денег не возьмут. Поэтому БАГАЦ так загружен. Так что ничего экстраординарного. Самое главное, что суд вынес решение в мою пользу. Я надеюсь, жизнь доказала, что он был прав. В Израиле есть традиция политических назначений, то есть «точечных» назначений на дипломатические должности некарьерных дипломатов от премьера или министра иностранных дел. Но по закону у назначенного таким способом дипломата не должно быть политических контактов, такой вот израильский парадокс. И протестовавшие утверждали, что у меня якобы были контакты с Ариэлем Шароном, дисквалифицирующие меня как возможного посла. Но Верховный суд разобрался очень быстро.

МЭ → Сейчас, когда вы сами стали карьерным дипломатом, вас не обижает, когда на ключевые посты назначают людей со стороны?

ЦХ ← Я, наверное, самый карьерный из некарьерных дипломатов в мире. Израильский закон жестко ограничивает количество политических назначений: их может быть не больше 11. И если нужно, скажем, назначить известного актера культурным атташе в Лос‑Анджелес, то единственный путь — использовать эту квоту. Вокруг этой практики постоянно идет дискуссия. Но ведь есть более успешные карьерные дипломаты, а есть менее — то же касается и политических назначений. Я был послом в Лондоне, потом в Вене (а посол в Австрии одновременно представляет государство при ОБСЕ и при венском отделении ООН) и теперь, с Б‑жьей помощью, в России. Видимо, во время каденции в Австрии мне удалось сделать для сближения двух стран что‑то такое, за что в феврале я получил одну из высших австрийских государственных наград — орден «За заслуги перед Австрийской Республикой», Большой крест I степени с золотой звездой. Передо мной его получила Ангела Меркель, чуть раньше Кофи Аннан, еще раньше — президент Эйзенхауэр.

ЦХ ← Я действительно не «ликудник», но насчет карьеры — не совсем так. Меня назначали в Лондон «ликудники» — Шарон и тогдашний министр иностранных дел Сильван Шалом, продлили мою миссию «кадимовцы» — Ципи Ливни и Ольмерт. В Вену меня посылали Либерман и Нетаньяху, а в Москву — один Нетаньяху. Кроме того, политическое назначение должно пройти утверждение полным составом кабинета министров. Так что скромно скажу, что по моей фигуре есть консенсус практически всех политических сил.

МЭ → Перед тем как вы приехали послом в Москву, было решение правительства о вашем назначении в Китай. Вам как‑то объяснили перемену участи?

ЦХ ← Китай — большой друг Израиля, и назначение в Пекин — большая честь. Но в это время начались события в Сирии, Россия фактически стала нашим соседом. Это совпало с отъездом израильского посла из Москвы, и Нетаньяху решил продлить каденцию посла в Китае и послать меня сюда.

МЭ → А не было ли у вас или у Нетаньяху опасений, что ваше прошлое — служба в разведке, потом адвокатское консультирование Владимира Гусинского — может повлиять на отношение Москвы к этому назначению?

ЦХ ← Все когда‑то где‑то служили. К сожалению, это было уже очень давно. Что до Гусинского, то Россия — цивилизованная страна, здесь понимают, что адвокат, врач и священник должны быть у каждого. Так что главное опасение было, чтобы контейнер с вещами, посланный из Вены в Пекин, остановился в нужном месте и не проехал мимо Москвы.

МЭ → Предыдущий посол Израиля в России Дорит Голендер рассказывала о напутствии, которое дала ей одна из предшественниц. С кем перед приездом в Москву советовались вы?

ЦХ ← Если бы я приехал послом уже в третью страну и не знал, что делать, — наверное, это значило бы, что со мной что‑то не в порядке. Но если говорить серьезно, я, конечно, встречался и продолжаю встречаться и общаться с огромным количеством людей, которые прямо или косвенно имеют отношение к России: и политически, и экономически, и в военной сфере.

МЭ → А вы уже представляете, что скажете своему преемнику? В чем отличие работы израильского дипломата в России от работы в Европе?

ЦХ ← Израильско‑российские отношения до начала российской операции в Сирии и после — это просто разные эпохи. И дело тут не только в Сирии, Россия снова стала важным фактором всей ближневосточной политики. В этом ее основное отличие от любой из европейских стран.